Рассказ (1915)
Господин из Сан-Франциско, который в рассказе ни разу не назван по имени, так как, замечает автор, имени его не запомнил никто ни в Неаполе, ни на Капри, направляется с женой и дочерью в Старый Свет на целых два года с тем, чтобы развлекаться и путешествовать. Он много работал и теперь достаточно богат, чтобы позволить себе такой отдых.
В конце ноября знаменитая «Атлантида», похожая на огромный отель со всеми удобствами, отправляется в плавание. Жизнь на пароходе идет размеренно: рано встают, пьют кофе, какао, шоколад, принимают ванны, делают гимнастику, гуляют по палубам для возбуждения аппетита; затем идут к первому завтраку; после читают газеты и спокойно ждут второго завтрака; следующие два часа посвящаются отдыху — все палубы заставлены длинными камышовыми креслами, на которых, укрытые пледами, лежат путешественники, глядя в облачное небо; затем — чай с печеньем, а вечером — то, что составляет главнейшую цель всего этого существования, — обед.
Прекрасный оркестр изысканно и неустанно играет в огромной зале, за стенами которой с гулом ходят волны страшного океана, но о нем не думают декольтированные дамы и мужчины во фраках и смокингах. После обеда в бальной зале начинаются танцы, мужчины в баре курят сигары, пьют ликеры, и им прислуживают негры в красных камзолах.
Наконец пароход приходит в Неаполь, семья господина из Сан-Франциско останавливается в дорогом отеле, и здесь их жизнь тоже течет по заведенному порядку: рано утром — завтрак, после — посещение музеев и соборов, второй завтрак, чай, потом — приготовление к обеду и вечером — обильный обед. Однако декабрь в Неаполе выдался в этом году неудачный: ветер, дождь, на улицах грязь. И семья господина из Сан-Франциско решает отправиться на остров Капри, где, как все их уверяют, тепло, солнечно и цветут лимоны.
Маленький пароходик, переваливаясь на волнах с боку на бок, перевозит господина из Сан-Франциско с семьей, тяжко страдающих от морской болезни, на Капри. Фуникулер доставляет их в маленький каменный городок на вершине горы, они располагаются в отеле, где все их радушно встречают, и готовятся к обеду, уже вполне оправившись от морской болезни. Одевшись раньше жены и дочери, господин из Сан-Франциско направляется в уютную, тихую читальню отеля, раскрывает газету — и вдруг строчки вспыхивают перед его глазами, пенсне слетает с носа, и тело его, извиваясь, сползает на пол. Присутствовавший при этом другой постоялец отеля с криком вбегает в столовую, все вскакивают с мест, хозяин пытается успокоить гостей, но вечер уже непоправимо испорчен.
Господина из Сан-Франциско переносят в самый маленький и плохой номер; жена, дочь, прислуга стоят и глядят на него, и вот то, чего они ждали и боялись, совершилось, — он умирает. Жена господина из Сан-Франциско просит хозяина разрешить перенести тело в их апартаменты, но хозяин отказывает: он слишком ценит эти номера, а туристы начали бы их избегать, так как о случившемся тут же стало бы известно всему Капри. Гроба здесь тоже нельзя достать — хозяин может предложить длинный ящик из-под бутылок с содовой водой.
На рассвете извозчик доставляет тело господина из Сан-Франциско на пристань, пароходик переправляет его через Неаполитанский залив, и та же «Атлантида», на которой он с почетом прибыл в Старый Свет, теперь везет его, мертвого, в просмоленном гробу, скрытого от живых глубоко внизу, в черном трюме. Между тем на палубах продолжается та же жизнь, что и прежде, так же все завтракают и обедают, и все так же страшен волнующийся за стеклами иллюминаторов океан.
Мир героев
Господин из Сан-Франциско — в самом начале рассказа отсутствие имени у героя мотивируется тем, что его «никто не запомнил». Г. «ехал в Старый Свет на целых два года, с женой и дочерью, единственно ради развлечения». Он был твердо уверен, что имеет полное право на отдых, удовольствия, на путешествие во всех отношениях отличное. Для такой уверенности у него был тот довод, что, во-первых, он был богат, а во-вторых, только что приступил к жизни, несмотря на свои пятьдесят восемь лет». Бунин подробно излагает маршрут предстоящего путешествия: Южная Италия — Ницца — Монте-Карло — Флоренция — Рим — Венеция — Париж — Севилья — Афины — Палестина— Египет, «даже Япония, — разумеется, уже на обратном пути». «Все пошло сперва прекрасно», но в этой бесстрастной констатации происходящего слышатся «молоточки судьбы».
Г. — один из многих пассажиров большого корабля «Атлантида», похожего «на громадный отель со всеми удобствами, — с ночным баром, с восточными банями, с собственной газетой». Океан, уже давно ставший в мировой литературе символом жизни в ее изменчивости, грозности и непредсказуемости, «был страшен, но о нем не думали»; «на баке поминутно взвывала с адской мрачностью и взвизгивала с неистовой злобой сирена, но немногие из обедающих слышали сирену — ее заглушали звуки прекрасного струнного оркестра». «Сирена» — символ мирового хаоса, «музыка» — спокойной гармонии. Постоянное сопоставление этих лейтмотивов определяет стилистическую интонацию рассказа. Бунин дает портрет своего героя: «Сухой, невысокий, неладно скроенный, но крепко сшитый <...>. Нечто монгольское было в его желтоватом лице с подстриженными серебряными усами, золотыми пломбами блестели его крупные зубы, старой слоновой костью — крепкая лысая голова». Важна еще одна, как выяснится впоследствии, обманчивая деталь: «Смокинг и крахмальное белье очень молодили» Г.
Когда корабль прибыл в Неаполь, Г. вместе с семьей решает сойти с корабля и отправиться на Капри, где, «все уверяли», тепло. Бунин не указывает, был ли предопределен трагический исход Г. в том случае, если бы он остался на «Атлантиде». Уже во время плавания на маленьком пароходике к острову Капри Г. чувствовал «себя так, как и подобало ему, — совсем стариком» и с раздражением думал о цели своего путешествия — об Италии.
День приезда на Капри стал «знаменательным» в судьбе Г. Он предвкушал изысканный вечер в обществе известной красавицы, но когда одевается, непроизвольно бормочет: «О, это ужасно!», «не стараясь понять, не думая, что именно ужасно». Он преодолевает себя, ждет в читальне жену, читает газеты — «как вдруг строчки вспыхнули перед ним стеклянным блеском, шея его напружилась, глаза выпучились, пенсне слетело с носа... Он рванулся вперед, хотел глотнуть воздуха — и дико захрипел; нижняя челюсть его отпала, осветив весь рот золотом пломб, голова завалилась на плечо и замоталась, грудь рубашки выпятилась коробом — и все тело, извиваясь, задирая ковер каблуками, поползло на пол, отчаянно борясь с кем-то». Агония Г. обрисована физиологично и бесстрастно. Однако смерть не вписывается в стиль жизни богатого отеля. «Не будь в читальне немца, быстро и ловко сумели бы в гостинице замять это ужасное происшествие <...>, умчали бы за ноги и за голову господина из Сан-Франциско куда подальше — и ни единая душа из гостей не узнала бы, что натворил он». Г. «настойчиво борется со смертью», но затихает «в самом, маленьком, самом плохом, самом холодном и сыром, в конце нижнего коридора» номере. Через четверть часа в отеле все приходит в порядок, но напоминанием о смерти «вечер был непоправимо испорчен».
В Рождество Христово тело «мертвого старика, испытав много унижений, много человеческого невнимания» в «длинном ящике из-под содовой английской воды» по тому же пути, сначала на маленьком пароходике, затем на «том же самом знаменитом корабле» отправляется домой. Но тело теперь скрывается от живых в утробе корабля — в трюме. .Возникает видение Дьявола, наблюдающего «корабль, многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового Человека со старым сердцем».
В конце рассказа Бунин повторно описывает блестящую и легкую жизнь пассажиров корабля, в том числе танец пары нанятых влюбленных: и никто не знал их тайну и усталость от притворства, никто не знал о теле Г. «на дне темного трюма, в соседстве с мрачными и знойными недрами корабля, тяжко одолевавшего мрак, океан, вьюгу...». Этот финал можно трактовать как победу над смертью и в то же время как подчиненность извечному кругу бытия: жизнь — смерть. Т. Манн ставил рассказ в один ряд со «Смертью Ивана Ильича» Л. Толстого.
Первоначально рассказ назывался «Смерть на Капри». Замысел рассказа Бунин связывал с повестью Томаса Манна «Смерть в Венеции», но в еще большей степени с воспоминаниями о внезапной смерти одного американца, приехавшего на Капри. Впрочем, как признавался писатель, «и Сан-Франциско, и все прочее» он выдумал, живя в имении своей двоюродной сестры в Елецком уезде Орловской губернии.